— У вас все волосы опалены. И брови.

— В самом деле?

Он осторожно коснулся пальцами ее щек.

— Даже ресницы.

Она опять прижалась к нему.

— Я чуть вас не потеряла.

— Ну-ну, Мадлен. Все уже позади.

Он поцеловал ее, ему ответили поцелуем.

— Моя храбрая, моя стойкая, моя единственная Мадлен.

Она, судорожно вздохнув, вдруг отпрянула от него, глаза ее засияли как звезды. Он отстранился в недоумении, его удержали. С бесцеремонной решимостью, которую он в ней так любил.

— Вы сказали, что позволите мне кое-что перед вашим отъездом. Вы уезжаете, чего же мы ждем, Сен-Жермен?

Он испытующе посмотрел на нее, она не смутилась. Нет, это уже не походило на детский каприз. Израненная, измученная Мадлен не собиралась сдаваться. Ее стремление было осознанным и шло из глубин существа. Она твердо знала, чего хочет, и вознамерилась своей цели добиться. Право на это давали ей только что пережитые кошмарные испытания, от которых он, как ни старался, не сумел ее оберечь. Сен-Жермен кивнул.

— Подберите ноги.

— Что?

Мадлен помрачнела Странное требование наводило на мысль, что ее вновь решили оставить с носом. Она встрепенулась, готовая настоять на своем.

— Подберите ноги, Мадлен. Я не шучу.

Девушка нехотя покорилась и привалилась к стенке кареты, поджав под себя босые ступни. Граф, встав на четвереньки, дотянулся до противоположного сиденья и потянул его на себя. Сиденье скользнуло вперед и уперлось в диванчик, на котором они находились, в то время как спинка его опустилась и заняла горизонтальное положение.

Мадлен вдруг почувствовала, что к ней возвращается хорошее настроение, и рассмеялась, не сдерживая себя. Надо же, такой серьезный и сдержанный человек вдруг снабжает свою карету столь забавным устройством! Похоже, она совсем не знает его.

— Я часто сплю в дороге, — объяснил он, регулируя высоту подушек.

Мадлен с любопытством улеглась на это ложе и нашла, что составленные вместе диванные подушки представляют собой весьма удобный матрас. Она расправила плащ, накрылась им как одеялом и всем телом приникла к своему спутнику.

— Этим нельзя заниматься в спешке, — сказал он мягко. — Подождите, Мадлен.

Он вынул из шейной повязки булавку с рубином, и сел.

Она провела пальцем по гладкой поверхности камня и спросила с благоговением:

— Что я должна делать?

— Потерпите чуть-чуть.

Граф снял с себя обгоревшую рубашку и отшвырнул ее прочь. Ночной воздух овеял его смугловатую кожу, по ней пробежала волна дрожи, однако причиной тому был вовсе не холод. Он осторожно вложил рубин в пальцы Мадлен и сжал их в своей руке. Взгляды встретились, острие булавки коснулось груди Сен-Жермена. Он улыбнулся и усилил нажим.

— Я не хочу причинять вам боль! — вскрикнула девушка, но опоздала. Дорожка темной крови уже выступала там, где прошлось острие.

— Мне вовсе не больно, — успокоил ее Сен-Жермен. Полуприкрыв веки, он откинулся на подушки.

— Вот все, что у меня есть. Возьмите все, дорогая.

Тон его голоса, глубокий и низкий, подсказал ей, чего от нее ждут.

Мадлен склонилась и припала губами к порезу, чувствуя сладкое замирание в области живота. Его руки не дали этому спазму улечься, но быстрыми обжигающими движениями вызвали к жизни череду новых упоительных содроганий. Мадлен затрепетала от натиска узких ладоней, она подалась всем телом навстречу ливню дерзких касаний, а те все убыстрялись, нагнетая в ней жар. Наконец, когда, казалось, сам воздух кареты загудел от вибраций, произошло желанное извержение, оно длилось вечность, другую, третью, однако Мадлен не прервала поцелуя, она не могла насытиться, она пила и пила. Он входил в нее глоток за глотком — его жажда, его одиночество, его вечный поиск понимания и тепла… Солоноватая струйка все не кончалась, но это… Мадлен вдруг вскинула голову и замерла… Это была всего лишь односторонняя связь.

Она откатилась к стенке кареты, он потянулся за ней.

— Мадлен, что случилось?

Она промолчала, Сен-Жермен задрожал. Внезапно его охватил ужас. Значит, кошмар для нее не развеялся, значит, душевные раны девочки глубже, чем он полагал? Ей неприятны его объятия, она содрогалась от отвращения, но по своей доброте терпела их сколько могла…

Затем он увидел, что Мадлен подносит булавку к своей левой груди. Быстрым движением девушка рассекла кожу. Глаза ее вспыхнули, она рассмеялась и, передвинувшись выше, прижалась к избраннику своего сердца. Сен-Жермен облегченно вздохнул: его не отвергли. Его побуждали к дальнейшему, предлагая себя…

Ни грохот колес, ни окрики ночных патрулей, ни ночной холодок, залетавший в вентиляционные щели кареты, не могли оторвать любовников друг от друга. Тела их сплетались и расплетались, изнемогая от сладких конвульсий, пережитое было забыто, в целом мире существовали только они и окрыляющий их души экстаз.

Когда наконец карета подъехала к воротам особняка д'Аржаньяков, позвякивание упряжи показалось Мадлен похоронным боем колоколов.

Он чувствовал, что она готова заплакать, и снова обнял ее.

— Мадлен, не грустите. Когда я вернусь, мы повторим все это несчетное количество раз.

Шепот его звучал как ночной ветерок в летней листве.

«Дай же тысячу сто мне поцелуев, снова тысячу дай и снова сотню», — вспомнилось ей.

— Простите, хозяин, — сказал Роджер извиняющимся тоном, наклоняясь к окну кареты. — Мы не можем долее здесь оставаться.

— Я знаю, — кивнул Сен-Жермен.

Он сел, стараясь не смотреть на Мадлен, и принялся приводить сиденья в прежнее положение. Справившись с этой задачей, граф глухо сказал:

— Ступайте, Мадлен. Ступайте. Я буду писать вам часто и отправлять письма с нарочными. Мы увидимся в мае. Это не так далеко.

— В мае, — повторила она.

Роджер уже открывал дверцу кареты. Девушка поплотнее закуталась в плащ, но не из стыдливости: ей хотелось унести в складках одежды частицу его тепла. Она подняла взгляд и протянула к нему руки.

— Я рада тому, что мы это сделали. Теперь вы во мне.

Он в сильном волнении сжал ее пальцы.

— Я тоже счастлив, Мадлен. Разлука пройдет быстро.

Она спустилась с подножки на мокрую мостовую.

Ночное небо было усыпано звездами, ее волосы шевелил предутренний ветерок.

— В мае, — сказала она еще раз.

Сен-Жермен наклонился, не выходя из кареты, и крепко поцеловал ее в губы. Потом двумя легкими поцелуями коснулся ее глаз.

— Теперь ступайте, Мадлен. Я больше не в силах выносить эту муку.